Анатолий Софронов

Буйствует критическая круговерть, порываясь унести в небытие гигантские пласты духовной культуры. запечатлевшие гуманистические, освободительные идеалы ,радикально изменившие направление развития цивилизации ХХ века. Амбициозные критики, монополизировавшие основную массу газетной и периодической продукции, заполонившие средства электронной информации, делают все мыслимое и немыслимое, чтобы превратить историю духовного взлета России в этот период в унылое белое поле, на котором, словно чахлые деревца в тундре, возвышаются превозносимые ими кумиры. Подобно метастазам, усилиями "евнухов Парнаса"/как их метко припечатал Игорь Северянин/ они внедряются и в систему образования, способствуя перекосу сознания вступающих в жизнь поколений.Но золото навсегда, в любых условиях остается золотом, сияя самородным светом безотносительно к воле недобрых, все чернящих чувств и стремлений.И этот свет неизбежно прорвется сквозь пелену мракобесия, безотносительно к любым стремлениям ее удержать и увековечить.Тщетно сейчас форсировать неумолимое движение духа. Мы можем лишь приоткрыть завесу будущего для всего многообразия творений таланта народного, сказав свою, личную и пережитую, правду о тех, кто ушел в небытие и остался с нами.Мы можем и обязаны...

В конце семидесятых годов мне довелось неоднократно выступать перед творческой интеллигенцией и педагогической общественностью Ростова ,уникального по своеобычности, неистребимым традициям и колориту культурного центра Юга России. Однажды, после областной конференции по проблемам эстетического воспитания детей и молодежи,шумная и дружная группа руководителей клубов, педагогов и актеров увлекла меня в поездку по Дону на подручном катере.Она оказалась весьма краткой, ибо мы почти тотчас высадились на поросшем ивами берегу. Для рыбалки, как, посмеиваясь, объяснили мне новые друзья. Не скрою, что уже скоро рыбалка превратилась в щедрое казачье застолье, сразу же перенесшее нас в иной, песенный мир. Зазвучали старые, лихие и грустные песни, новые, почему-то удивительно памятные и мне, столичному жителю :"Расцвела сирень...", "Краснотал","От Волги до Дона",любимую нами - фронтовиками уже в 1942 песню - легенду "Шумел сурово Брянский лес"...Вдруг все дружно встали, сгрудились у бревенчатого причала и грянули во всю мощь "Ростов - город, Ростов -Дон".Еще не успел осознать, почему вдруг именно ее, как из катера-ракеты лихо, молодцевато выскочил на скользкий берег массивный,ладно скроенный человек /"Казак! Подлинно казак!",мелькнуло молнией в голове неоформившееся в мысль впечатление/, неодолимо, словно магнит, притянувший всеобщее внимание. Одновременно, на фоне эмоционального потока взбудораженного дружеским застольем сознания, отчетливо понял -да ведь это добрый старший друг по многим столичным эстетическим баталиям, общенародно известный поэт, журналист,драматург,общественный деятель Анатолий Софронов, чьи песни мы пели и на фронтах, пели только что, спустя десятилетия, в дружеском кругу. Он сразу же естественно вписался в ритуальную обстановку нашей рыбалки , стал для всех не только частью неразрывного человеческого круга, но и вожаком в мире казачьей песни. До утра он, актеры, педагоги музыкальных школ ,аксакалы клубной деятельности соревновались в их знании и исполнении, встречая многоцветие зари над застывшим темной ртутью Доном.

Вспоминаю тот день и еще раз вызываю в воображении образ Анатолия Софронова, на который сразу же наслаиваются как предыдущие впечатления военных и послевоенных лет, так и наш общий опыт , наши переживания в смутный период алогичных социальных потрясений и нереализованных Россией исторических возможностей.Вырвать его из этого временного отрезка и предать забвению в угоду коньюнктурным соображениям и открытой нелюбви многочисленных завистников /а кого из подлинно ярких и незаурядных людей не сопровождает их тусклый рой!/, невозможно, ибо он - заметная часть этого временного потока, его составляющая.

Слесарь Ростсельмаша, опробовавший творческие силы в заводских кружках,завершивший литературное образование в ростовском педагогическом институте, он совершенствовал его в битвах Великой Отечественной войны.Помню,как он часами рассказывал о партизанах, с которыми вместе как журналист бывал в тылу врага, о боях на Западном фронте в первый период войны, когда он работал в газете 19-й армии "К Победе",об исторических битвах на Северо-Кавказском и Брянском фронтах, в бытность его корреспондентом "Известий".Помню, но только теперь, на склоне лет, осознаю,что именно общенародная война выработала его главную установку поэта,публициста, драматурга - безграничную любовь к русскому народу и готовность сделать все для его преуспевания, для его блага. Он искренне недоумевал ,почему чех может гордиться тем, что он чех, и француз тем, что он француз, но любая подобная самооценка русского человека, а тем более - русского писателя воспринимается сразу же либо как "отступление от принципа интернационализа", либо как "дремучий великодержавный шовинизм". Липкая окололитературная братия и критекессы обеего пола/как говаривал Иван Пырьев/ делали все возможное и невозможное, выходящее за рамки обычной этики, для того,чтобы представить Анатолия Софронова не только активным борцом с космополитизмом /которым он, безусловно, был и остается для нас, наблюдающих трагический период в истории русского народа, организованные и сконцентрированные попытки его духовного унижения и уничтожения/, но и антисемитом. Десятки раз присутствовал в самых дружеских,семейных сферах его общения, где по традиции бывало и немало представителей еврейской интеллигенции - композиторов его песен и журналистов руководимых им изданий, и никто из них и никогда не ощущал его иначе,как равного среди равных, как подлинного гуманиста и человеколюбца, не знавшего никаких расовых или этнических предубеждений. Должен сказать об этом резко, без обиняков во имя доброй памяти друга.От шипа змеиного молчок - не утеха...

К сожалению, поклепы на поэта - помнят и ретранслируют, но преднамеренно забывают поистине уникальный факт,а именно то, что одним из первых в конце сороковых ударов от партийно- бюрократической верхушки испытал на себе именно Анатолий Софронов. И наверное,не случайно,ибо начиная с общеизвестных пьес послевоенных лет /таких, как "В одном городе","Московский характер"/ он зарекомендовал себя прекрасным знатоком сцены и драматургической техники. Что, на мой взгляд,оптимально и емко выразилось позднее в знаменитой его пьесе "Стряпуха", почти фольклорной по эстетической значимости,равно как и в других, не менее популярных произведениях.Нельзя объяснить никаким "давлением инстанций"тот общеизвестный факт,что любая новая пьеса драматурга сразу же привлекала внимание десятков и сотен столичных и периферийных театров. Что, кстати,вызывало неумную зависть соратников по цеху со всеми вытекающими из логики внутрицеховой борьбы без правил последствиями,которую мы, к сожалению, не принимаем в расчет при анализе всех перипетий в судьбе творческой индивидуальности.

Его появившаяся в "Новом мире" в 1949 году пьеса "Карьера Бекетова" была фактически одной из первых попыток в новой, послевоенной ситуации разобраться с природой бюрократизма и с той логикой аппаратной жизни, последствия которой будут влиять на нас еще многие и многие десятилетия.Почти сотня театров сделала заявки на постановку пьесы. Ее моментально и блистательно поставил в Ленинграде - Акимов,на Украине -Романов в театре им. Леси Украинки.

Но вдруг, словно гром среди ясного неба,на Анатолия Софронова обрушились десятки центральных и периферийных газет, упрекая автора во всех смертных грехах, и прежде всего - в незнании жизни и в поклепе на нашу действительность и государственный аппарат. По легенде, причиной оказалось резкое суждение Л.Берия, рассвирепевшего от реплики:"Не может быть первым, не хочет быть вторым".Как мужественный человек, Анатолий Софронов все вынес достойно,без истерики,переключившись активно в сферу поэтической деятельности,подготавливая к изданию новые поэтические сборники - а также в журналистику.Он не без юмора говорил мне, что если бы превратился в ту пору в диссидента, то обеспечил бы себе шумную славу.Но веры, выстраданной вместе с народом в военные годы, он никогда не менял и всегда оставался убежденным гуманистом.Не менял он ее и тогда, когда можно было использовать личное горе на потребу политической конъюнктуре.А это - вся его сознательная жизнь, омраченная семейной трагедией - расстрелом в 1927 году отца, виднейшего военного юриста, не ушедшего в туманные морские дали вместе с бегущей белой армией, но поверившего слову большевиков и оставшегося в родном ему Ростове - на - Дону.Тщетно при жизни Анатолий Софронов пытался узнать что - либо о судьбе отца, в честность и воинскую честь которого он верил безоговорочно, никогда и ничего не скрывая от окружающих. И вот лишь теперь,буквально в те дни, когда моя книга пошла в печать, его жена Эвелина Софронова ,верный друг и единомышленник поэта и драматурга сообщила мне сведения, которые ей наконец - то удалось получить в прокуратуре Ростова. Публикую ее документ впервые, без каких - либо комментариев, лишь к сведению тех, кто пытается всю многогранность жизни свести к простым идеологическим схемам и упростить образ лидеров нашей культуры.