Иосиф Сталин

РЕАЛЬНОСТЬ ФАНТАСТИЧЕСКОГО

Вызывая из дебрей прошлого, навсегда ушедшего в небытие, самые неожиданные и не подвластные жесткой сиюминутной логике воспоминания, ориентируешься как по огонькам в бескрайней ночной тайге на ярких, выламывающихся из тусклой обыденности людей. Их я называю - подвижниками духа. О них постоянно пишу, ибо за многие (увы - за очень многие!) десятилетия встречал на жизненном пути подобных людей, которые незаурядностью, может быть - своеобычностью не только освещают его, но и ориентируют дальнейшие духовные искания.

Но были у меня на этом пути и необычные встречи, о которых десятилетими по совету мудрых и уже ушедших из жизни друзей по ряду причинам - молчал. Но ведь дальше - только тишина и исчезнет какая-то крупица правды, которую судьба доверила именно тебе. Молчание в такой ситуации может оказаться потворством неправды.

Самая удивительная и неожиданная, но навсегда врубившаяся в память встреча произошла в Москве, на квартире сейчас уже забытого философа Дмитрия Ивановича Чеснокова, автора многих прекрасных книг, в том числе и о государстве - с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. После Х1Х съезда Коммунистической партии Советского Союза Дмитрий Иванович вошел в состав расширенного Президиума ЦК, который шел на смену исчерпавшему себя старому Политбюро. Что все мы с энтузиазмом молодости в ту пору одобряли. С Д. И. Чесноковым меня связывала любопытная общность судьбы - он в это время руководил партийной организацией Института философии Академии наук СССР, я же был Председателем профсоюзного комитета, оставаясь еще аспирантом. Молчаливый и предельно корректный во всем Д. И. Чесноков никогда не говорил о контактах с вождем, но мы, аспиранты знали, что он упорно работает над какой-то фундаментальной книгой по его заданию.

В ту снежную ночь я оказался на квартире Дмитрия Ивановича - в огромном академическом доме на Ленинском проспекте, напротив второго входа в Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького. Массивному дому соответствовали с трудом открывавшиеся тяжеловесные двери, стены же его могли потягаться с любой крепостью. А внутри - маленькие, тесные квартиры, едва умещавшие массивную, старомодную мебель тех лет. Причина нашей встречи была вполне заурядной - перед экзаменом по кандидатскому минимуму по философии надлежало пройти собеседование с кем-либо из философских мэтров. Темой моего сообщения Дмитрию Ивановичу была "Критика способности суждения" И. Канта, этот и поныне непревзойденный труд по эстетике.

Помню, как погрузившись в вялое, побуждающее к обломовщине кресло, обитое черной кожей, я предельно нервничал, вызывая насмешливую улыбку Дмитрия Ивановича Чеснокова - ведь в обычной обстановке мы оставались коллегами по общему делу. Неожиданно откидывается тяжелая портьера на двери, быстро входит горничная и сообщает с тревогой Дмитрию Ивановичу: "Он пришел!". Не успел еще Дмитрий Иванович вырваться из засасывающих объятий кресла, как в комнату быстрой, упругой походкой вошел Иосиф Виссарионович Сталин в сопровождении Г. М. Маленкова. Не могу и ныне описать то состояние, котрое почти парализовало меня и вдавило в кресло. Вдумайтесь в ситуацию - Главнокомандующий победоносной войны, которым в ту пору восхищалось большинство человечества и бывший лейтенант его армии в старенькой, залатанной на локтях гимнастерке!.

Поздоровавшись с Дмитрием Ивановичем, он спросил, указывая на меня пальцем - "А это кто ?". Услышав слова о проходящей консультации по философии, он стал менее резким и переспросил: "А чем тут вы занимаетесь?" Дмитрий Иванович ответил, что идет консультация о "Критике способности суждения" Канта. Вот здесь и произошло нечто неожиданное, что забыть просто невозможно, ни при каких обстоятельствах.

И. В. Сталин упругой, отнюдь не старческой походкой начал ходить от кресла к креслу, задумчиво проговаривая: "Да, Кант! Все вот говорят - Гегель, Гегель! А я вот в семинарии зачитывался Кантом. Как ты смотришь на аналитические суждения?". Подумав, что вопрос обращен ко мне, я что-то вполне несуразное промычал, хотя штудировал Канта так же упорно, как дифференциальное исчисление. Не обращая внимания на мой философский лепет, И.В. Сталин продолжал ходить, излагая сложнейшие умопостроения Канта, его концепцию ноуменов и феноменов. Вдруг, резко остановившись, он посмотрел на меня (у него был удивительнывй взгляд - пронзительный, но с хитринкой!) и спросил - : "А как ты смотришь на "Критику практического разума"? Клянусь - я вообще почти исчез в кресле, думая про себя: "Не читал. Знаю - только название...". Очевидно, ответа от меня и не требовалось. Помню лишь, как словно обобщая философские раздумья, И.В. Сталин проговорил, словно вслушиваясь в волновавшие его мысли: "Да, как это верно - разум, воля, эмоции..." Помню, ибо провожу идею об этой триаде через все труды в течение десятилетий.

Затем, вернувшись в свою, нам неведомую реальность, он неожиданно сказал, махнув рукой на дверь: "Давай!". Нужно ли говорить, что я исчез почти мгновенно и совершил бросок от Ленинского проспекта до своей квартиры близ площади Маяковского, сопоставимый с рекордными забегами марафонцев. Бросился за книги Канта - и был поражен, что почти все, о чем он говорил в воспоминаниях о семинарских увлечениях, было точно и дословно выражено.

Я понимаю - есть время и идеи времени, есть переоценка самых неоспоримых ценностей, деидеализация кумиров. Но нельзя же непрерывно лгать о них в угоду новым ценностям и кумирам. Когда ныне ничтожные людишки продолжают болтать о том, что И. В. Сталин руководил войной, руководствуясь глобусом, что он не понимал искусства и литературы (хотя десятки моих современников рассказывали мне об его компетентности в эстетической проблематике), что он не знал философии - откровенно начинаешь стыдиться тех, кто под влиянием скоропреходящей конъюнктуре превращается из людей - в йеху, в человекоподобных существ без совести и чести.