Леонид Иванович Тимофеев

ВИТЯЗЬ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ

Социальным потрясениям, которые ломают судьбы людей, бросают миллионы в пучину бедствий, поднимают на вершины власти воинствующую посредственность (если не полные ничтожества), с исторической неизбежностью и унылой закономерностью предшествуют глубинные духовные процессы. Они протекают и в интеллектуальной сфере, и в мире самых тонких эмоций, и в безграничной области волевых переживаний. Протекают, естественно, в связи с исторической ситуацией и своеобычностью конкретного этноса, что впоследствии создает весьма пеструю зыбкую картину, именуемую историей. Поэтому, наверное, она предстает в индивидуальном рассудке как система алогичных, непредсказуемых кризисов, как хаос человеческой благоглупости, не поддающийся рациональному осмыслению. Осторожный оптимизм, который всегда и повсюду тлеет словно негасимый огонек, поддерживает неоспоримый факт поразительного и устойчивого существования той особой породы людей, именуемой эквитистами, провозвестников будущей неизбежной зари, подвижников духа, которых никогда и никакими средствами не удавалось остановить как пророков. Они и только они прокладывают пути прогресса как впередсмотрящие и как его вечный двигатель

Россия, на глазах одного поколения пережившая позорнейший период своей сумбурной истории, лишившаяся основных завоеваний социалистической цивилизации, подхваченных и развитых другими странами, в том числе и преданными ею - не исключение из всеобщего правила. Здесь стенания и заклинания - бесполезны. Для нее выход из кризиса возможен лишь на пути активного социального действия новых поколений. Им, вступающим в жизнь, стоит осмыслить все факторы, которые привели нас на грань исторического краха, в том числе и подспудные духовные процессы, которые начались еще в пятидесятых годах прошлого столетия. Прежде всего - в мире искусства и литературы, как это всегда бывало в России в соответствии с ее этническим своеобразием. Острейшие эстетические дискуссии той поры были точным индикатором надвигавшихся народных бедствий. И в этих дискуссиях достойно проявили себя многие русские мыслители, такие, например, как истинный витязь советского литературоведения Леонид Иванович Тимофеев.

Дурман забвения, которым нынешние реформаторы хотят отделить наше славное прошлое и его лучших представителей от вступающих в жизнь новых поколений, заволок и его славное имя. Трудно поверить, но даже аспиранты - филологи, в том числе и претендующие на звание знатоков русского стихосложения, в недоумении разводят руками при упоминании его имени. А между прочим, Леонид Иванович Тимофеев был автором интереснейших книг о социологии стиха, о Блоке, фундаментального академического по значению исследования <Очерки теории и истории русского стиха>, наконец - <Основ теории литературы>, выдержавших пять изданий и бывших добрым спутником студенческой молодежи в течение многих десятилетий.

Разве позволительно забывать, что Леонид Иванович заведовал отделом литературоведения издательства <Советский писатель> в 1936 - 1938 годах, неутомимо и настойчиво защищая честь русской литературы от набиравших уже тогда силу марксоидов, орудовавших критической дубиной в литературном цехе. Он, в частности, делал все возможное для спасения книги Андрея Платонова о Николае Островском, от задержки ее Главлитом, а в итоге - от передачи в ЦК, где она в итоге и исчезла в архивах. Отбросив издательскую субординацию, он стремился практически помочь Андрею Платонову. Сохранилось письмо Л. И. Тимофеева не только свидетельствующее об этом, но и характеризующее его предельно корректный, дружеский тон в работе с авторами. Считаю необходимым привести его полностью, ибо ныне, как ни странно, исчезла та интеллигентность в деятельности редакторов, которой обладали лучшие из соратников и современников Леонида Ивановича. Полуобразованные люди, ныне получающие жесткие права редакторов, всерьез полагают, что они соавторы <редактируемых>, а точнее - обрезаемых и кастрируемых произведений любого жанра. Леонид Иванович писал, обращаясь к Платонову: <Прошу Вас посмотреть мелкие замечания, точнее поправки, которые я сделал в Вашей книге перед сдачей в набор. Если найдете нужным - вычеркните их, книжка пойдет в производство, не возвращаясь ко мне:Ни вы, ни редактор на считаете нужным ввести биографию Островского в изложение (хотя на стр. 3 - 4 она была бы весьма уместна, и без нее эти страницы явно обеднены):Но мы могли бы сделать это сами. Но характерность Вашего языка требует, чтобы на биографических данных лежала Ваша печать>.

Не предать забвению и тот факт, что Леонид Иванович Тимофеев в годы всеобщего интеллектуального разброда после ХХ съезда КПСС собрал сильнейших литературоведов двадцатого столетия вокруг возглавленного им отдела советской литературы в знаменитом Институте мировой литературы им. А. М. Горького и обеспечил выход в свет уникального издания - <Истории советской литературы>. Как мужественный человек, он ввел в учебник <Русская советская литература>, вышедший в 1947 году, главы о Зощенко и Ахматовой, презрев все нападки на них временщиков.

Прекрасно понимаю, что все эти и многие другие достижения ученого напрочь отметаются теми политическими приспособленцами, для которых и славный период советской классической литературы, и время расцвета нашего литературоведения подлежат остракизму по чисто конъюнктурным соображениям. Понимаю - и восстаю против паралича памяти, вдруг, словно по мановению ока, поразившего научные и околонаучные издания. Лучшее лекарство против подобного паралича - воспоминания тех, кто лично знал Леонида Ивановича как бескорыстного и мужественного витязя литературоведения.

Закономерно, по неизменному историческому правилу, провозвестниками надвигавшихся социальных катаклизмов в пятидесятые годы были абстрактные на первый взгляд дискуссии о реализме и его судьбах. Участвовал в них по мере сил и способностей и я, ибо мое неизменное кредо - искусство жизненной правды и высокого, гуманистического идеала. В журнале <Вопросы литературы> № 6 за 1957 год мне удалось в обобщенной, краткой форме выразить три фундаментальных принципа реализма, против которого сразу же ополчились предки современных либералов, публично - ратовавшие за реализм, подспудно, в ночной тиши - писавшие пасквили на него в зарубежной прессе. Естественно, под псевдонимами, ибо их время - еще не пришло. Не скрою - был приятно удивлен, когда мою формулировку принципов реализма поддержал Леонид Иванович Тимофеев в новом, подготавливаемом им издании <Очерков теории литературы>, о чем я узнал непосредственно от работников издательства. Возникло вполне естественное желание побеседовать с ним, поделиться раздумьями о стратегии оппонентов, об их политической сверхзадаче - дискредитации завоеваний социалистического реализма.

И вот я - в небольшой квартире Леонида Ивановича на втором этаже стандартного московского дома на Песчаной улице. С детства привыкший передвигаться на костылях, он отнюдь не напоминал инвалида. Напротив, мощный торс, могучее рукопожатие, а главное - удивительная, никогда не покидавшая его ласковая улыбка и деликатность в бытовом поведении сразу располагали к откровенному и дружескому общению. Способствовал взаимному сближению и тот факт, что вопреки телесному недугу он оказался удивительно мобильным по жизненным интересам и устремлениям человеком. Помню, что мы сразу же, перебивая друг друга, в буквальном смысле захлебываясь от нахлынувших на нас чувств обсуждали первый публичный концерт Ван Клиберна в Москве после конкурса им. П. И. Чайковского, на котором присутствовали оба. И вот что примечательно - он судил об игре великого пианиста как музыковед, как специалист, которому ведомы тайны фортепианного исполнительства. После чашки - другой крепкого чая, заваренного по его личному секретному рецепту, он столь же неожиданно переключил беседу на хоккейные баталии, которыми радовали всех в тот год наши прославленные хоккеисты. Когда и как он умудрился освоить всю терминологию этой динамичной и мужественной игры, изучить биографии всех ее классиков и своеобразие их стратегических и тактических приемов - мне неведомо и по сию пору. А если к этому добавить его компетентность и в жизни футбольного мира Москвы, и в событиях того театрального Ренессанса, о котором ныне мы можем только ностальгически воздыхать, станет очевидной незаурядность собеседника, с которым я оказался рядом.

В беседе он был столь же мягок и деликатен и всегда далек от унылого самоутверждения в чем-либо, даже в том случае, когда его интеллектуальное превосходство было самоочевидно. Переключив беседу на проблемы версификации, в частности - на тайну поэтического образа, занимавшую меня в те годы, на причинах, предопределивших появление нового модного понятия - лирический герой (с его точки зрения - идентичного понятию художественный образ) он одновременно рассказал о созданном им в Институте мировой литературе семинаре по школе русского стиха, о новых изданиях <Словаря литературоведческих терминов>, созданном им вместе с С. В. Тураевым. Как раз в этот период мною был задуман <Краткий словарь по эстетике>, увидевший свет в 1963 году. Леонид Иванович не только согласился принять участие в нем, но и сразу же дал несколько конструктивных рекомендаций как по авторскому составу, так и по терминологии будущего издания. Так неожиданно появился постоянный повод для наших дальнейших встреч в его заполненной книгами и поэтами квартире - работа над статьями для словаря.

Навсегда запомнились встречи с Ильей Сельвинским - страстным полемистом, с Евгением Винокуровым и Александром Межировым, талант которых высоко ценил и которых всегда пропагандировал и защищал всей мощью авторитета выдающегося литературоведа. Помню, как во время одной из встреч он прочитал мне стихотворение А. Межирова <Коммунисты, вперед!>, поразившее меня как гимн миллионам коммунистов, сокрушивших фашизм и создавших основу социалистической цивилизации. Если бы Леонид Иванович Тимофеев, беспартийный ученый и выдающийся интеллектуальный представитель этой цивилизации, знал, что Александр Межиров коротает последние дни в странноприимном доме где-то в американской провинции! Да и нам, ныне еще живым, подобное мерещится как кошмар, как приговор тем, кто попытался свернуть Россию с органичного для нее пути развития, пути славы и человеческого достоинства во имя миражей рыночной экономики.

Не могу также забыть, с какой любовью он говорил о молодой генерации русского литературоведения, о таких уникальных и оригинальных мыслителях, как Олег Михайлов, о любимом им ученике - Льве Тодорове, ныне ставшим ведущим теоретиком в сфере методики преподавания литературы, авторе многих книг по теории стихосложения. Кстати, он умудрялся говорить только доброе, хорошее и о тех коллегах, которые непрерывно донимали его несправедливыми, а порою и просто злобными нападками. Поражаюсь - но именно он предупреждал меня о том шабаше, который появится после серии задуманных мною работ о социалистическом реализме как великом творческом достижении современности, о том, что против меня выступят и те, кто стоит на пути ревизии научного марксизма, прикрываясь его лозунгами (я обычно называю их марксоидами, многие из которых обладали в то время и авторитетом, и неведомыми мне подковерными связями), и те, кто открыто ратует против реализма в искусстве в любых его исторических формах.

Когда это действительно произошло, когда десятки разгромных статей о моих работах появились и в нашей, и в зарубежной прессе словно по мановению ока (между прочим, в последние годы узнал вполне достоверно, что дирижерами в этом шабаше были работники аппарата ЦК КПСС!), Леонид Иванович Тимофеев вновь пригласил меня на дружескую беседу. Нет, он не успокаивал меня, но сразу же перевел разговор в иную плоскость - о будущих моих трудах. Это было столь неожиданно, что пришлось (как помню и поныне) только отмалчиваться, соглашаясь. А на утро с чувством нескрываемой радости прочитал в <Советской культуре> статью <Полемика или сенсация?>, направленную против эскапад в мой адрес одного из известных в те времена, но ныне закономерно забытых марксоидов, под которой наряду с выдающимися деятелями нашей культуры стояла и подпись Леонида Ивановича.

Нет, не защита моей чести и достоинства подвижниками духа порадовала меня в ту пору, ибо природа наделила меня бойцовским характером, а в любом бою надо ждать не только побед и тем более славословий, но и жестких ответных ударов. Но если в бою рядом с тобой такие витязи литературоведения, каким был Леонид Иванович Тимофеев, победа - предопределена. Так было в моем частном случае, так будет и в духовной жизни современной России, где мужает новая генерация витязей без страха и упрека, взращиваемая ныне его учениками и последователями.